1812 год принес населению Беларуси еще более страшные испытания. Территория страны с самого начала войны стала ареной боевых действий. Наполеон своими основными силами двинулся на Витебск, потом – на Москву. В Могилев французские войска маршала Даву вступили 8(20) июля. Могилевский губернатор Д. Толстой успел перед самым носом французов выскользнуть из города. Направленная вслед за ним погоня вернула часть чиновников, но губернатор в плен не попал. В отличие от большинства городов Беларуси Могилев встретил французов не «хлебом-солью», а залпом гарнизонного батальона, который во главе с полковником Коленым был оставлен для обороны города сбежавшими чиновниками. В батальоне в основном служили израненные, нестроевые солдаты. Инвалиды, как их называли могилевчане, были расставлены на валу возле Виленской заставы. Французских егерей они встретили залпом, от которого, по свидетельствам очевидцев, человек до семи было убито. После подхода пехоты неприятеля гарнизон отступил. Французы овладели мостом через Днепр, продовольственным магазином. Предводитель местного дворянства и руководство магистрата вручили маршалу ключи от города. Возможно, благодаря этому поступку в городе сохранился порядок. Даву даже приказал расстрелять пойманных французских мародеров. 11 июля 1812 года возле деревни Салтановка под Могилевом состоялось жестокое сражение между французскими войсками маршала Даву и российским корпусом генерала Раевского. Бой начался в 8 часов утра атакой русских воинов. Пушечная стрельба была настолько мощной, что ее слышали даже за 40 км от поля боя. Даву отбил все атаки русских и сам пробовал обойти их с фланга. Такого ожесточенного сражения не было с начала компании. «Герои, слава русского войска!» – Николай Раевский, согласно бытовавшей традиционной легенде, в решающий момент боя вместе с двумя сыновьями повел в атаку солдат Смоленского полка и выиграл сражение. Сам Раевский скромно оценивал свой патриотизм и говорил, что «весь анекдот сочинен в Петербурге», хотя и признавал, что он был впереди своих солдат, а дети были неподалеку. Русские воины мужественно сражались, однако вынуждены были отступить. Несмотря на это поражение бой позволил армии Багратиона в районе Нового и Старого Быхова переправиться через Днепр и в Смоленске соединиться с армией Барклая де Толли, что имело важное стратегическое значение.

После отступления русских войск в городах Могилевщины, как правило, на некоторое время образовывался вакуум власти, в результате чего в первую очередь страдали еврейские магазины. Так в городке Чаусы около Могилева еврейские кабаки были «разбиты» сразу после ухода русских войск, и еще до прихода французов «чернь» успела вдосталь попользоваться дармовой водкой. С приходом французов установился определенный порядок. Многие могилевские богатые горожане приглашали французов на постой в свои дома, чтобы охранить их от воров и грабежей, хотя летом французские отряды не стремились квартировать в частных домах. Во второй половине июля французами была занята практически вся современная Могилевщина за исключением района Бобруйска. И отступавшие российские, и наступавшие французские войска проводили массовые реквизиции для нужд своих армий. Несмотря на закрепившиеся в исторической литературе традиционные представления о разграблении французской армией городов и сел Беларуси, в воспоминаниях могилевских свидетелей войны упоминания о массовых грабежах со стороны французов отсутствуют. Более того, почти все отмечали их корректное поведение. В Могилеве... «французы вообще вели себя благонравно и не было нареканий на них». В этнично-французских частях была довольно высокая дисциплина. Особенно строгими были порядки в корпусе маршала Даву. Значительно ниже была дисциплина в немецких частях: вестфальских, баварских и др. Среди их солдат было больше мародеров и дезертиров. На Могилевщине этнично-немецких частей было немного. Большую часть лета в городах края находились войска герцогства Варшавского или батальоны, сформированные в Литве и на Беларуси. Дисциплина у них была тоже ниже, чем у французов. Они причинили немало бед жителям Могилева. Общего грабежа, как свидетельствовали современники тех событий, однако, не было, хотя многие купеческие лавки были взломаны. Кто больше грабил – войска, мародеры или почуявшие безнаказанность местные жители, из документов не совсем ясно. Не подлежит сомнению одно: в результате войны горожане понесли значительные материальные потери. К чести французов, надо отметить, что после Салтановского боя они подбирали и лечили как французских, так и российских солдат. Положение пленных было неплохим. Вскоре им предложили служить императору Наполеону, и после принятия присяги рассылали по полкам. Тех, кто отказывался от французской службы, ограничивали в передвижении, но не держали под охраной. Они могли свободно перемещаться в границах города. Двум пленным российским майорам сшили коричневые сюртуки с красными воротниками. Один из майоров даже свободно носил орден Георгия IV степени. Оба счастливо дождались возвращения российской армии. В русской армии воевало много рекрутов из Беларуси. Большинство же шляхты поддержало Наполеона, связывая с ним мечты о возвращении своих вольностей и возрождении Речи Посполитой. Многие шляхтичи участвовали в походе на Москву. Крестьяне связывали с революционной французской армией надежды на освобождение от крепостного права и массово отказывались выполнять феодальные повинности. Волна широких крестьянских выступлений прокатилась по всей губернии. Так, архиерейские крестьяне разграбили Барсуковский фольварок пастыря. Амбары были разбиты, хлеб растащен, водку из винокурни носили «ведрами, горлачами, горшками – кто чем мог». Это выступление долгое время считалось актом мести белорусских крестьян православному архиепископу Варлааму за измену Родине. Он единственный из священников такого ранга присягнул на верность Наполеону. После него и большинство остальных православных священников принесли присягу. Летние волнения были повсеместными, и даже наблюдались на территориях, не занятых французами. Вскоре по всей губернии были разосланы отряды «охраны», которые состояли из местных уроженцев, и порядок был восстановлен. В Могилеве также была образована национальная гвардия и жандармерия из местных добровольцев. Низовая администрация сохранила свои посты. Бурмистры по городу остались прежние, а руководителем образованной мэрии стал помещик, маршалак уездной шляхты Даниил Венцлавович. Городская хроника отмечает, что «при таком порядке сравнительно очень немногих властей, как губерния, так и город Могилев в это время руководились, и нужно отдать належное этому руководству, ибо без особенных администраций, судов и полиции, кроме необходимых для войск нужд, ничего с жителей не требовалось и никаких в городе краж, нападений и грабежей не было слышно». Заготовкой провианта и кормов на Могилевщине занимался в будущем всемирно известный французский писатель Анри Мари Бейль. Он координировал деятельность интендантов в Витебске, Орше и Могилеве и за свою деятельность получил благодарность от самого Наполеона. С гордостью Бейль писал в одном из своих писем, что он дал армии «тот единственный кусок хлеба, который она получила» между Оршей и Борисовом. Хороший интендант через много лет станет известен миру под псевдонимом Стендаль. В начале кампании в городе наблюдался патриотический подъем. Снова стала модным традиционная шляхецкая одежда: кунтуши с вылетами, конфедератки. Национальные гвардейцы с радостью отсекали у двуглавых орлов одну из них. Костел, по свидетельству мемуаристов, сразу стал на сторону «неприятеля». В католических храмах шли торжественные молебны в честь освободителя – императора Наполеона. В городе празднично отмечались его победа под Смоленском, Бородино, вход в Москву и т.д. Тем не менее, тяжесть военных поставок, нечеткость заявлений Наполеона о будущем Речи Посполитой и положении воссозданного Великого Княжества Литовского остужала этот патриотический запал. Рекрутский набор на Могилевщине шел вяло. Но и широкого антифранцузского партизанского движения на Могилевщине не было, несмотря на то, что французы безжалостно эксплуатировали ресурсы края. Отношение евреев к французской и русской армиям тоже было противоречивым. В современных белорусских изданиях, как правило, подчеркивается, что «немалое число белорусских евреев приняло активное участие в Отечественной войне 1812 года на стороне русской армии. Они были искусными разведчиками и умелыми снабженцами». Воспоминания российских свидетелей событий на Могилевщине, однако, рисуют несколько иную картину. При приближении войска Наполеона у чаусских евреев не было видно ни радости, ни страха, ни грусти, ни печали. Евреи, по свидетельству очевидцев, как народ практичный и осторожный, в отношениях с властями сохраняли внешнее спокойствие. В день принятия присяги могилевскими православными и католиками кагалы в синагогах города также присягнули на верность императору Франции. После укрепления французской власти евреи проявляли к ней лояльность, выполняли приказы, делали необходимые поставки. Так, в здании Могилевской православной семинарии «евреи и христиане шили на французские и польские полки мундиры и боты и все необходимое». Кагал города собрал более 30 тыс. рублей для нужд французских властей, что было в 2 раза больше, чем собрали мещане-христиане. В своих воспоминаниях К. Арнольди указывает, что могилевские евреи в присутствии французов стремились в разговорах избегать русского языка и говорили преимущественно на польском, русские деньги принимали со скидкой, а по изгнании неприятеля все изменилось – стали говорить на русском языке, и заграничная монета потеряла нормальную цену. Самый авторитетный исследователь участия евреев в войне 1812 года Гинзбург признавал, что среди евреев Беларуси и Литвы было немало таких, кто относился к тогдашним событиям с «индифферентизмом», что, возможно были отдельные евреи, которые «из корысти или страха» оказывали кое-какие услуги неприятелю. Более определенно высказываются зарубежные исследователи: «В 1812 Великая Армия использовала евреев и как шпионов, и как поставщиков...». Осенью военные действия сильно опалили северную часть Могилевщины. Отступавшие французы и наступающие русские забирали у крестьян последнее пропитание. Французы организованно выступили из Могилева, оставив в нем специальный отряд, который должен был сжечь продовольственный магазин. Российский генерал-адъюдант А.П. Ожаровский, следуя 12 ноября по дороге из Шклова на Могилев, встретил выехавших из него евреев, которые сообщили о наличии французов в городе и об их угрозах предать все огню. Отряд Ожаровского ускорил движение и под вечер стремительно ворвался в Могилев. Он овладел значительными запасами продовольствия и спас город от пожара. Калужское ополчение осталось в городе для охраны продовольственых магазинов и пленных французских солдат. В городе отдыхали проходившие маршем российские солдаты, был организован военный госпиталь. Среди французских военнопленных наблюдалась высокая смертность. Если офицеров размещали относительно неплохо, то многим солдатам не повезло. Часть пленных согнали в дом прокурора с выбитыми стеклами. Уже вскоре во дворе валялось «множество замерзших тел, сваленных в кучу, с которой потом их вывозили за город и сжигали». Большой смертности французских пленных, безусловно, способствовали суровые зимние условия погоды. Могилевщина в 1812 выдержала две страшные военные волны: одна на Москву, вторая – назад в Европу. Они оставили после себя огромные разрушения на наших землях. Голод, тиф косил не только солдат, но и местных жителей. И через четыре года после войны в Могилевской губернии было на 20% меньше населения, чем до нее. Война не оправдала надежд «ни верхов, ни низов». Речь Посполитая не была возрождена. Россия смогла победить сильнейшего завоевателя XIX века, однако победа приостановила реформы и отсрочила отмену крепостного права. После изгнания Наполеона из пределов России было проведено следствие в связи с принятием могилевскими чиновниками присяги французскому императору. Светские чиновники отделались легким испугом, ибо подпали под амнистию 1812 года. Большинство могилевцев, которые воевали в армии Наполеона против России, воспользовались амнистией и вернулись домой. Только небольшая их часть продолжала воевать на стороне Франции в корпусах Даву и Понятовского. А вот церковным чиновникам пришлось нести наказание. На место могилевских священников были присланы попы из Смоленской, Черниговской и Полтавской епархий, взяты семинаристы из могилевской семинарии. Правда, вскоре изменников также фактически амнистировали: приказали в шесть воскресных дней при народе положить перед святыми иконами по пятьдесят земных поклонов, привели к присяге Александру I и разрешили проводить службы. По существу, серьезно наказанным оказался только архиепископ Варлаам. За свою деятельность в занятом французами Могилеве синодским указом от 30 мая 1813 года он был на 63-м году жизни лишен сана архиепископа и стал простым монахом. Одна ошибка – присяга на верность Наполеону перечеркнула прекрасную биографию. Блестящий педагог и администратор, священник, имевший по признанию православных клерикальных историков высокую богословскую эрудицию, под следствием объяснял свой поступок желанием защитить доверенную ему перед Богом паству и церкви от глумления и разграбления. Он говорил, что душу свою положил для защиты паствы, и благодаря этому православный народ с его духовенством не терпел за веру. Аргументация Варлаама Шимацкого, естественно, не была воспринята властями. Несколько лет в качестве звонаря он прожил в Новгород-Северском Спасском монастыре, постепенно ослеп и в 1820 году умер. Агеев, А. Г. Перекрестки могилевской истории / А. Г. Агеев, Я. И. Климуть, И. А. Пушкин. – Минск : Туринфо, 2004. – 214 с.