ІВАН ЧЫГРЫНАЎ. ВЕРНАСЦЬ ПРАЎДЗЕ
ТРЕТЬИ ПЕТУХИ
1967, перевод Э. Корпачева
I
Демобилизованный солдат Андрей Сечнев, рослый двадцатилетний парень, добирался в Старую Рудню, где жила его знакомая. Звали ее Зосей, была она единственной дочерью у матери с отцом – вот и все, что знал о ней Андрей. Он даже ни разу не видел Зоею, а только ее фотографию: двоюродный Зосин брат, с которым Андрей служил в армии, похвалился однажды, что у него очень красивая сестра, и Андрей тут же написал ей по-солдатски прямое письмо, в котором просил знакомства, и Зося ответила быстро, к Октябрьскому празднику, и даже фотографию прислала. Снимок рассматривали всем взводом, даже лейтенанту показывали, и все ахали: какая красивая! И правда, была она красива на фотографии – с этой тугой косою, перекинутой через плечо, с этой улыбкой в темных глазах, с этой едва уловимой улыбкой, как бы озарявшей ее лицо. Да, все ахали, какая красивая девушка, и все советовали ему не упустить счастье, отслужить и посвататься к Зосе. Дослужить свой срок Андрею не пришлось. Неожиданно заболела мать, которая жила в деревне одна, и райвоенкомат начал ходатайствовать, чтобы рядового Сечнева демобилизовали досрочно. Приехал он домой, в Волоськовню, летом, в конце июня, а теперь гоже все еще было лето, начало июля. Отцветали желтым цветом липы, начинался сенокос – и всюду пахло медом, привядшей травой… Уже и молодую картошку подкапывали бабы в огородах.
Мать Андрея подождала несколько дней, пока сын привыкнет к дому, к деревне, и начала поговаривать о женитьбе.
– Давай, сынок, веди молодую хозяйку в хату. У меня нет сил уже, один бог знает, сколько еще пролежу пластом…
У матери даже невестка была на примете – Кругликова Татьяна, с которой Андрей перед самой армией несколько раз стоял под вязом, на деревенской улице. А в деревне всегда так: если стояли – значит, влюбленные. Были у матери, конечно, свои соображения. Дивчина окончила восьмилетку, работала на колхозной ферме и зарабатывала хорошо, вот и подумала хворая мать, что на одни только невесткины деньги можно поменять подгнившие бревна хаты, перебрать дранку на крыше и купить телку, потому что корова стала яловеть. И еще она думала, что если Андрей устроится в лесничество, то и сено будет: в лесу его коси – не перекосишь, а заработки в лесничестве твердые, не то что в колхозе, где один год густо, а другой – пусто.
Слушал Андрей материнские советы, а сам все раздумывал о Зосе, о Зосе. И совсем не хотелось засылать сватов к Кругликовым. Все раздумывал о Зосе, хвалил Зоею и говорил матери, что готов хоть сейчас ехать в Старую Рудню, чтобы привезти Зоею в Волоськовню. А мать стояла на своем: ей нужна была невестка своя, из своей деревни, да покладистая, чтобы можно было жить вместе: кто знает, как чужая поглядит на больную свекровь. Но все-таки мать поняла, что сына не уговоришь, и сдалась.
Когда Андрей проходил по берегу озера, что было за селом, увидел все же Татьяну: она полоскала белье на мостках. Андрей еще издалека слышал, как стучали вальком под обрывом, он знал, что волоськовские всегда тут полоскали белье, но не думал, что это может быть Татьяна. И оторопел, едва узнал ее. В деревне они виделись всего один раз, да и то издали, когда он, уже демобилизованный солдат, проходил мимо их двора в сельсовет – становиться на военный учет.
Теперь они стояли друг против друга словно бы в испуге. Особенно заметно это было по Татьяне: покраснев, она держала в левой руке отжатое белье, а правую, с мокрым битым-перебитым вальком, прятала за спиной. Подоткнутый подол ее черной юбки оголял выше колен загорелые стройные ноги: от неожиданности она, видать, забыла опустить подол, а когда спохватилась – еще больше растерялась, отвернулась быстро, будто для того, чтобы положить на доску белье. Андрей тоже ступил шаг назад, легко и ловко перескочил через кочку и, обогнув ракитовый куст, росший чуть ли не у самой воды, взошел на мостки с другого конца.
– Здравствуй! – как можно беспечнее поздоровался он.
– Добрый день, – тихо проговорила Татьяна.
– Ну и комарья тут! – сказал он. – И как ты терпишь?
– Разве это много? Попробуй вечером тут постоять!
– Надо так, чтобы кто-нибудь отгонял, – с намеком произнес Андрей.
– Разве некому?
– А зачем?.. – Татьяна склонила голову к плечу и вздохнула неожиданно легко, словно в этот миг ее одарили чем-то.
И тогда Андрей спросил как бы между прочим:
– Что же ты на танцы в клуб не ходишь?
– Некогда мне ходить, – точно рассердилась она. – Занята на ферме дотемна, потом – по дому… Хорошо, что еще и так… – она запнулась, – успеваешь выспаться…
– А спать надо меньше. Так и проспать можно все.
Татьяна промолчала. И Андрей снова спросил:
– Что же не писала?
– Не писала, и все! Ты одно прислал, я ответила.
– Неужели только одно? – притворно удивился Андрей.
Татьяна отмахнулась от комара, нагнулась и взяла в руки тот самый жгут белья, который только что положила, начала раскручивать его.
– Ну хватит, – сказала она Андрею, – поговорили, и хватит. А то не успею выполоскать все. Скоро вечер. А там и коровы придут.
Наверное, она стеснялась полоскать белье при Андрее, снова выпрямилась, но теперь даже и не посмотрела на него, а взглянула карими, чуть раскосыми глазами на тот берег озера, где серебрилась маленькими зеркальцами вода под ленивой рябью. Сосновый лес, что подступал к берегу, отражался в воде – вершинами вниз, и над зубчатым узором вершин стояло неподвижное облачко, такое же, как и в небе, но только немного желтее, соломеннее. Над спокойным озером толклись комары, и живые эти столбы перемещались и терялись где-то в вышине. Неподалеку от кустов лозы, между которыми белели шапки водяного укропа, густо росшего на кочках, играла мелюзга, и оттуда долетали чуть слышные всплески.
Татьяна стояла на мостках, внутренне вся настороженная, но только как будто безразличная с виду. И это деланное безразличие не понравилось Андрею, он даже подумал, что Татьяна нарочито держит себя так, чтобы задеть его. Что ж, Андрей тоже захотел показать свой характер и без слов пошел от нее – пошел той же дорогой, какой поднимался на мостки. Когда он оказался на стежке, которая вела от озера на дорогу, Татьяна неожиданно крикнула:
– Ты куда так бежишь?
Она глядела на Андрея насмешливо.
– Кореша проведать надо, – соврал Андрей, – Вместе служили, – И почему-то обрадовался своему ответу, находчивости и прибавил шаг.
Уже на дороге, заросшей травой, неезженой, Андрей услышал, как глухо, будто с надрывом, ударил по доске валек – раз, другой, третий…
До реки, на которой была пристань, Андрей шел до самого вечера. Пароход причаливал к пристани только утром, на рассвете, и некуда было спешить. Настроение у него поднялось, был он доволен своей встречей с Татьяной, потому что такая встреча как размолвка. До этого он мучился тем, что вот вернется из армии и будет она приставать к нему. Но все обошлось даже без упреков. Татьяна держалась так, словно между ними вообще ничего не было. И Андрей уже представлял себе, как встретит его Зося, как он будет ходить с ней по Старой Рудне, а потом вместе приедут к его матери, и в деревне все увидят Зоею и скажут, какая она красивая.
II
На пристани было мало людей, и когда Андрей пришел на берег, он увидел на скамейках одних деревенских баб. Наверное, они пришли сюда еще засветло, чтобы не плутать в темноте, машины к вечеру ходят редко – никто не подбросит.
Бабы так были заняты разговором, что не уследили даже, как подсел к ним демобилизованный солдат.
Хотя Андрей и шел размеренным шагом, все же незаметно для самого себя устал и ощутил усталость лишь теперь, когда оказался на пристани, и потому сразу выбрал место на скамейке и сел, вытянув ноги в бархатных от пыли сапогах, и расстегнул крючки на воротнике солдатского мундира.
А солнце уже садилось – медленно садилось за сосновый лес, видневшийся за рекой, и багровели небо на закате и вершины деревьев. Солнце казалось тяжеловесным, перегруженным.
Рядом с пристанью был старый парк, где росли яблони, липы и вязы. Широкая аллея вела вдоль высокого берега реки к мосту, взметнувшемуся над водой и соединявшему обе части райцентра.
Усталость постепенно отступала, и Андрей невольно стал прислушиваться, о чем говорили на скамейках. Слушай не слушай, а все равно услышишь.
Молодая босоногая женщина, похожая на цыганку, с маленьким смуглым лицом и влажными черными очами, допытывалась у хмурой лупоглазой тетки, державшей руки под фартуком:
– А этот ваш… кажись, Храмцов? Да ты его знаешь, наверное, он живет сразу за школой. У него, помню, пятистенка. Мы же к вам раньше за солью ходили, когда своего магазина не было. Так этот, говорят, тоже вернулся после извещения. Я один раз увидела его молодицу с малым на руках и спрашиваю у людей, чей это у нее – может, внук? Нет, говорят, не внук, свой. Муж нашелся.
– Это я знаю, – согласно кивнула головой соседка. – Храмцов тогда нашелся – и правда. Но не говорит, где был. А люди знают, что на оловянных рудниках за какую-то провинность. А вот Апанасихин человек где-то пропал. Теперь вот и сын ее, хлопец уже был в годах, поехал, и ничего не слышно про него. Сначала Апанасиха все ходила, плакала, а я так думаю: если бы с ним что-нибудь вышло, так уже давно б сообщили. Сама милиция прислала бы.
– И я так говорю. Не иголка он. Но гляди, чтоб не было горя…
– А чего же Апанасиха в розыск не посылает?
– А как ты пошлешь? Может, хлопец натворил чего, скрывается, а ты поможешь его найти…
– Не дай бог, чтоб так…
Неинтересны были Андрею деревенские страхи, и он поднялся со скамейки, подошел к реке. На мокром песке широкими кленовыми листьями отпечатались гусиные следы, а на стежке, которая петляла с обрывистого берега, белели перья гусей.
Андрей быстро поднялся по стежке, посмотрел с обрыва кругом. В зелени, в садовых рощах утопал деревянный городок. Только по ту сторону реки возвышалось несколько каменных зданий, да еще заметна была где-то на кладбище церковь с куполами.
И все-таки это был незнакомый город, а в незнакомом городе всегда непривычно, и вот уже подумывал Андрей о том, что нечего ему оставаться на ночь на пристани и что лучше, если повезет, сесть на какую-нибудь попутную баржу. Он тут же сбежал с кручи разузнать обо всем на пристани у дежурного или у диспетчера.
– Может, повезет, не знаю, – поморщился в ответ дежурный.
И Андрею ничего не оставалось, как вернуться на свою скамеечку. Людей здесь уже прибавилось, на траве стояли их чемоданы, корзины, мешки. В одной из корзин, прикрытые платком, сидели куры. У ног какого-то дядьки лежала собака с выпавшим языком.
Андрей подошел поближе и услышал, как смуглая женщина, похожая на цыганку, сказала кому-то:
– Ну что ты будешь тут нашу брехню слушать? Иди лучше в кино. Еще вся ночь впереди. А вот и кавалер твой, – Она повернулась к Андрею. – Ему тоже, видно, некуда деться. Еще и женихом твоим станет…
Здесь и увидел Андрей дивчину, которая, взглянув на Андрея, опустила сразу же глаза. А смуглянка все посматривала на демобилизованного солдата, усмехалась, как бы внушая ему решительность.
– А что, может, и пойдем? – напрямик спросил Андрей. – Если в кино не попадем, то хоть на танцы.
Дивчина смутилась. Но и тут же согласилась пойти.
Кино крутили в Доме культуры. А дорога туда такая близкая, что и разговориться не успели. Зато попали на последний сеанс. Показывали «Бессмертный гарнизон» – Андрей видел этот фильм до армии, а потом и в армии.
Где-то посреди сеанса в зале вдруг зашевелились, Андрей услышал, как зашумел по крыше дождь, и было такое впечатление, словно там, наверху, сдирают жесть. Через несколько минут гром ударил над крышей, на головы полилось, полилось. Крыша протекала только в центре зала, и люди сбились к стене, к проходу у стены.
Сеанс окончился тогда, когда кончился дождь. Но только ненадолго. Не успели сойти с крыльца последние зрители, как с неба снова полилось. И все начали разбегаться – кто быстрей домой, а кто под крышу. Андрей со своей подружкой тоже припустили вдоль по улице. Им повезло: над крыльцом какого-то дома горел фонарь, они туда и бросились. Это была почта. Хотя и нашли они убежище от дождя, но молнии так яростно накалялись в небе, кроя темень на куски, а удары грома так бомбили землю, что страшно было стоять на открытом месте. Невольно Андрей нащупал щеколду, и дверь упруго подалась под его плечом. В коридорчике стояла какая-то лавка, на нее и сели Андрей с подружкой.
– До утра не выберемся, – сказал Андрей, утирая лицо платочком.
Подружка его отжимала подол платья и не отвечала Андрею. Тогда он спросил:
– Вам не холодно?
– Нет, нет.
Но ему показалось, что она вся дрожит, и он постарался поделикатней возразить:
– Вы говорите неправду. Вам же холодно!
– Немножко, – созналась она как-то испуганно. – Наверное, потому, что сразу из душного клуба… Но это ничего.
– Возьмите мой мундир, – предложил Андрей.
– Нет-нет.
Но Андрей уже сбросил теплый мундир и одновременно подвинулся на лавке, чтоб сидеть поближе. Вскоре его рука коснулась ее платья и словно бы прикипела, и не было сил отнять руку. Голова стала горячею, Андрей, уже не отдавая себе отчета, обнял девушку, стал искать ее лицо и губы. Но та напряглась, оттолкнула Андрея со злостью. Андрей тут же опомнился, хотел что-то сказать, но девушка уже рванулась к двери и пропала в грозовом мраке.
III
Пароход, обыкновенный катер-трамвайчик, отплывал от пристани в тумане. После неожиданной ночной грозы с проливным дождем над рекою повис редкостный для июля туман – в рост человека, густой и белый. Речной трамвайчик выступал из него только мачтой да рулевой рубкой, и пассажиры, которым не хватило места в салоне, собрались у поручней, смотрели на этот туман. Андрей тоже стоял у борта.
А день должен был заняться солнечный: уже на восходе чистое небо разгоралось костровым пламенем.
О том, что случилось в коридорчике на почте, Андрей все время помнил и чувствовал за собою вину. Да, ведь он так и не побежал вслед за девушкой, он только вышел на крыльцо, кажется. А на пристань пришел, когда гроза утихла, дождь перестал. Правда, он искал ее взглядом в маленьком и душном зале ожидания, искал среди спящих на полу, на скамейках, на мешках женщин. И все напрасно. Не было, должно быть, ее. И холодок тревоги пополз у него по спине. Успокоился Андрей только на рассвете, когда с реки доносились уже гудки, когда расхаживали люди по пристани и на мокрых скамейках на берегу сидели те же женщины, тот же дядька с собакой. Выла среди них и она.
На пароход садились в толчее, будто боялись, что все не поместятся. Андрей даже не успел заметить, где разместились люди, которых он признавал уже как знакомых.
Чем далее по реке, тем реже становился туман. А потом, когда остались позади луга, когда потянулись обрывистые берега, туман совсем развеялся. А вода после грозы была мутная. На волнах, возникавших у бортов, покачивались сухие былинки – наверное, ночью смыло в реку не одну копенку.
Отойдя от перил, Андрей начал оглядываться, заметил и дядьку с собакой, и ту смуглянку, которая подбила его вчера пойти в кино. Сидела женщина на каком-то ящике, похожем на сундук, грелась на солнышке.
– А-а, зятек! – окликнула она. – Что же ты не удержал невесту? А я подумала, сватьей буду.
Женщина подвинулась, показала рукой на свободное место:
– Садись, зятек.
Андрей сел.
Только почему-то невеста прибежала вчера одна, – насмешливо и сочувственно произнесла смуглянка. – В самый дождь. Что же не удержал?
– А где она? – спросил Андрей, краснея.
Ты и этого не знаешь? Куда только смотрел? А мы ее пропили. Посватался другой, ну и пропили.
– Странно, как это вы втихаря пропили, – подхватил шутку Андрей. – Никто ничего не видел.
– Кому надо, тот видел.
– Значит, ей все равно повезло, – сказал он с притворным вздохом.
– Вздыхай не вздыхай, а прозевал.
– Не моя судьба, значит.
Женщина засмеялась и начала успокаивать его:
– А ты не вешай головы, солдатик! Еще можно все поправить. Ясное дело, если сам захочешь и если наша дивчина тебе дорога. Так я тебе скажу, не пропивали мы ее. Подумали, что ты больше подойдешь ей. А тот, другой… тот и обождать может. – Она хитро взглянула на него: – А сам, видно, адресок в кармане держишь?
– Чей? – не понял Андрей.
– Ясное дело – Люсин.
Тогда Андрей и признался, что познакомиться они не успели и он впервые слышит ее имя – Люся.
– Вон как, – разочарованно произнесла женщина и сделала постное лицо. – Значит, дела твои незавидные. Но если будешь считать меня своей сватьей, то скажу, выдам секрет. Зовут ее Люся, а фамилия Губская. Работает на швейной фабрике. Это в городе. А домой приезжает часто. Сегодня ей заступать на смену, побыла с нами ночь на пристани и пошла на автобус. Еще до парохода. А ты и не заметил – эх, проспал, кавалер! Ну, скажи, дала Люся адрес или нет?
– Да я же вам сказал.
– Так я дам ее адресок – хочешь?
– Ну, не знаю…
– Чего же, солдатик?
– Да так вот… – Андрей развел руками, – Своя есть… невеста. Еду вот к ней.
Женщина покосилась недоверчиво.
– Ага, – начала она с неопределенной угрозой, – а голову морочил и Люсе и мне! А я думала, дурная, упрашивала его… Думала, на свадьбе чарку выпью.
– Ничего, на Люсиной свадьбе вы еще выпьете, – отшутился Андрей. Дивчина красивая, и хлопцы найдутся.
– А ты же вот не захотел.
– И рад бы в рай, да грехи не пускают.
– Уже успел нагрешить?
Наконец надоел обоим пустой, зряшный разговор, и смуглянка сказала уже совсем серьезно, погасив горевшие огоньком глаза:
– Ну, а куда, солдат, едешь, если не секрет? Мы, бабы, любопытные. Нас хлебом не корми, а дай узнать… Одним словом, поживешь с бабой, будешь сам знать. Далеко едешь?
– В Старую Рудню. Это за…
– Знаю. Нам же по дороге. – Она опять оживилась, в глазах заискрилось, и снова так походила она па цыганку, точно и мать ее и бабка были из веселого цыганского племени. – Нет, теперь ты от меня никуда не денешься. Чарку обязательно поднесешь на свадьбе. Значит, в Старую Рудню. А к кому же?
Андрей сказал.
– Это к каким же Захорошевым? – допрашивала женщина.
– Ну, у которых дочка Зося, – покраснел Андрей.
– Аа-а, – в голосе женщины послышалось разочарование, – так и ты к ней? Тоже мне голова! Нашел топор под лавкой. И долго искал?
– Да так… долго.
– И зря! – Женщина доверчиво положила руку ему на колено. – Ты послушай меня. Там уже столько женихов побывало! Нет. Люся Губская лучше Зоей. Это тебе каждый в Рудне скажет. Пока не поздно – поворачивай оглобли на другой двор. А я еще сватьей буду. И не только сватьей, а и родней. Это же моя племянница, Люся.
Андрей улыбнулся:
– А я гляжу, чего это вы расхваливаете ее.
– Потому что своя. А ты про Зоею. Да она не успевает облизываться, как…
Андрея передернуло, и он не нашелся, что ей сказать.
«Зачем она так?» – подумал Андрей. И он уже готов был подняться, покинуть смуглянку, чтоб не слышать неприятных слов, как неожиданно к ним подошел дядька с собакой. Собака подалась вперед и уставилась красноватыми глазами на Андрея. На палубе уже пригрело, уже поднялось солнце, и собака часто дышала, нося боками, хакала раскрытой пастью, из которой выпадал розовый язык.
– Ну, молодица, – сказал дядька женщине, – скоро и наша пристань. Вон собака чует, что дом близко, и не хочет лежать.
– А я тут сватаю солдата, – сказала женщина.
Дядька усмехнулся:
– За кого же, за себя?
– Где нам! – Женщина махнула рукой. – За нашу Люсю.
– Ну, а как жених?
– А он к Зосе Захорошевой едет.
– Что ж, Кузьма Захорошев – добрый хозяин, – одобрительно сказал дядька. – Неплохой будет тесть. Да и невеста у него удалась. Каждому приглянется.
– Так и я ему про это же! – воскликнула женщина.
IV
В Старую Рудню Андрея привел Ритор Заляпей – тот самый дядька с собакой. Смуглянка же жила в поселке, который находился в полукилометре от села, и оказалось им не по дороге. Андрей обрадовался, что без нее уже не надо будет сдерживать себя, а после всех недобрых слов о Зосе он был расстроен и даже злился.
Деревня была большая, дворов на четыреста, и все ее хаты разместились на трех пригорках, опоясанных руслами пересохших речек. Только по одному из этих овражков протекал ручей, поросший ситником, аиром, осокой. Хаты в деревне были неодинаковые: одни совсем новые, под черепицей, как на юге, или под шифером и с резьбой на окнах, с воротами во двор, а другие победнее – под соломенными стрехами, зацветшими мхом, с открытыми всем ветрам подворьями.
– А так всегда, – заметил на это Рыгор, – если хозяин не спит на печке, то и хата будет и пристройки. А если одна баба… Какой с бабы спрос? И хозяйство она не потянет…
Над хатою Кузьмы Захорошева возвышалась мачта телевизионной антенны.
– Ну, теперь иди, – сказал дядька таким голосом, точно посылал его на подвиг.
Пятистенная хата Захорошевых стояла как бы на отшибе, окнами выходя в колхозный сад, который начинался за деревенскими изгородями, а тыном, что окружал весь широкий двор со всеми пристройками, хата примыкала к тому самому овражку, где в зарослях побулькивал ручей.
Через калитку Андрей вышел во двор и в волнении ступил на высокое крыльцо. Он уже взялся за ручку двери, и тут его окликнули:
– Эй, солдат!
Андрей круто, по военной привычке, повернулся. Из-под навеса, где стояла телега с поднятой на дуге оглоблей, вышел мужчина, худощавый, в мокрой от нота сатиновой рубахе, которая была расстегнута на груди и свисала поверх суконных штанов. И лицо этого человека успел разглядеть Андрей, его лицо с густыми и черными бровями над пристальными глазами, с седловатым носом, со впалыми, но по-здоровому загорелыми щеками. «Наверное, Зосин отец, – подумал Андрей. – Ну конечно!»
– А в хате никого нет, – сказал хозяин и приблизился к крыльцу, на котором все еще стоял в нерешительности Андрей. – Вам кого? – спросил он уже приветливей.
– Я… понимаете… Я… – несмело начал Андрей. – Я Андрей Сечнев.
– Ага, – как будто хмыкнул Захорошев, кивнул головой. – А Зоей вот нету. Поехала в район. Какие-то книжки покупать. Она теперь заодно и в библиотеке и в избе-читальне. Раз так получилось, понятное дело… Зося скоро вернется.
– Ничего, я подожду, – ступил Андрей с крыльца.
– А мне в конюшню надо, – сказал Захорошев, – подушку поменять на телеге. Доездили – воз опрокидывается, а теперь как раз сено возят. Бригадир наряд дал. Даже с бригады снял. Мы теперь коровник строим в Ольховке. – И, точно извиняясь, добавил: – Видно, я тоже задержусь. Дело такое – вместо старой подушки поставить новую. А там и хозяйка моя с огородов вернется. Так что глядите сами.
– Мне еще к знакомым сходить надо…
Двоюродный Зосин брат, с которым Андрей служил в армии, просил навестить его тетку. Она жила одна, была уже древняя, и раньше Иван, живший до армии с отцом в райцентре, часто приезжал к ней в Старую Рудню, а то и пропадал по целому лету в деревне. Андрей пообещал приятелю зайти к старухе, хотя в тот момент, когда обещал, и сам не верил в это, а вот теперь как раз и вспомнил о своем обещании.
Подслеповатая, согбенная старушка очень обрадовалась дружку своего племянника, точно это сам племянник пожаловал.
– Как же он там? – все спрашивала она.
– Служит.
– А не болеет?
– Солдаты редко болеют.
– И хорошо вас там кормят?
– Хватает, – ответил Андрей. – Теперь даже компот и масло дают.
– Ну, стакан компота – это не еда. Я вот целую кастрюлю наварю… И масла если б побольше давали…
Здесь она пристальней всмотрелась в Андрея и определила:
– А ты чего-то все равно худой, хлопец.
Андрей рассмеялся:
– До армии совсем худой был. Там откормили меня.
– Не, хлопец, – не поверила она, – неважно там кормят вас. Может, Иван такой же? – забеспокоилась она.
Андрей пожал плечами: нет как будто…
– Ладно, чего говорить, – сказала старуха. – Пойдем в хату, будем есть. Я тебе и горелки налью. А ты мне за это письмо напишешь. Ивану надо послать.
– А где бы у вас умыться?
– Бери ведро. Вон на бочке стоит, около стены. А колодезь во-о-он, за огородами. Только гляди не утопи ведро…
Андрей сходил к колодцу, распугал там уток, полоскавших свои плоские клювы в приколодезной луже, принес на вытянутой руке ведро, даже попробовал крутить его, не проливая ни капли, а потом разделся до пояса и начал умываться. Вода оказалась холодная, но молодое тело радостно принимало ее, только от первой кружки, которую он плеснул на спину, захолонуло в груди и подвело, поджало пустой живот. Вода летела со спины дождем, скатывалась на сапоги, на галифе, – подумаешь, солнце высушит! Затем он повесил кружку на плетень и, ожидая, пока вынесет старуха рушник, засмеялся тихо, счастливо. И окинул взглядом небо, землю. Небо было темно-голубое, а земля – зеленая. На земле цвела желтовато-белым цветом привядшая картофельная ботва, под забором, в лопухах, копошились куры, над головой гудели пчелы – у них тут пролегала трасса меж ульями и гречишным полем. Как бы впервые видел он зеленую летнюю землю и не хотел уходить, с улыбкой надевал майку и все смотрел, все слушал.
От горелки он отказался, и старухе понравилось это. Она заткнула паклей бутылку, поставила ее в угол под божницу.
Свекольник они ели самодельными деревянными ложками из одной глиняной миски, и притихшая старушка хлебала будто с неохотой тепловатое варево, а потом спросила:
– Ты не привык пить или, может, по болезни какой?
Андрей отложил ложку на скобленый стол:
– Просто мне еще надо зайти…
– А к кому же?
– Да так… к одним тут… – Андрей смутился, поняв свою боязнь говорить откровенно, потому что сегодня он уже похвалился, а оказалось – на свою голову.
V
К Ивановой тетке Зося пришла сама: ей сказал отец про солдата, она догадалась обо всем, даже о том, куда солдат мог направиться в деревне. А было уже далеко за полдень, солнце клонилось к земле – и росли, удлинялись тени.
Они вроде бы несмело подали друг дружке руки.
– Вот и приехал, – сказала Зося.
– А ты не ждала?
Она пожала плечиком, слегка недоумевая, и Андрей сказал в оправдание:
– Я же писал тебе… и в последнем письме тоже.
– Мало ли кто кому и про что пишет, – неожиданно сказала Зося. – Пишут, обещают, а потом…
Эти первые слова обидели его – было в них нарочитое равнодушие, словно ее не радовал его приезд. Он все еще зачарованно смотрел на нее, а голову уже застилал горячий туман растерянности. Зося стояла совсем близко, в двух шагах от него, и казалась настороженной, и в этот момент она совсем не походила на ту Зоею, знакомую ему по фотографии. Та Зося была с милой улыбкой, вся очень мягкая, у той Зоей была такая прекрасная коса, лежавшая на высокой груди, а эта Зося стояла перед ним уже без косы, подстриженная по-городскому, и с недоверием смотрела па него.
– Где же твоя коса? – спросил, пересиливая свою боль, Андрей.
– А кто теперь косы носит? – вскинула она голову.
– А коса такая красивая… – сказал Андрей.
– Ну, это на твой взгляд, – спокойно, бесцветным тоном ответила она. – Пойдем к нам. Отец сказал, чтобы я привела тебя. – И эта она говорила таким тоном, точно вправду выполняла поручение.
Шли они, и оба чувствовали себя неловко и говорили о Зосином брате, Иване. Как будто он, Андрей, не интересовал ее, а только Иван, и все же Андрей охотно рассказывал про своего дружка, про других хлопцев, с которыми служил.
Зосин отец вышел навстречу праздничный – в новой рубахе, застегнутой на все белые пуговки, и в хромовых сапогах с оттопыренными голенищами. Наверное, он успел побывать в магазине, потому что на столе в горнице стояла бутылка «Московской», две банки рыбных консервов.
И Зосина мать, уже пожилая, тоже ждала гостя и сразу же приветила его.
– Добрый день, – сказала она мягким голосом, не преминув внимательно рассмотреть его лицо, а потом смутилась радостно оттого, что лицо ей понравилось и что она уж слишком задержала на нем свой взгляд. Женщина побыла еще минуту в хате, а затем с озабоченным видом вышла в сенцы.
– Ну, будем знакомы, – подал руку и Зосин отец, – Как вас звать?
– Андреем, – покраснел гость.
– Ну, а меня Кузьмой Прохоровичем… Проходите в хату. Тут и без нас уже знают, что делать. – Он деликатно подтолкнул гостя к дверям, пропуская его в другую комнату – просторную, с городской мебелью. – Посидим, покурим.
Он достал стеклянную пепельницу, похожую на рыбину, и поставил перед Андреем. Но Андрею курить не хотелось.
– Где вы служили? – поинтересовался хозяин.
– В Молдавии, – ответил Андрей.
– Теплые края.
– Юг, – согласился Андрей.
– А в каком роду войск, если не секрет?
– В артиллерии.
Хозяин покрутил головой, поморщился.
– Это у нас в колхозе не считается даже за профессию. Вот если бы танкистом, тогда бы можно и на трактор. А артиллерист…
– Так я не то чтобы артиллерист. Служил в артиллерии, а был там водителем артиллерийского тягача.
– Ну, это уже то, что надо. И свидетельство есть?
– Конечно.
– Значит, тебя везде с руками оторвут.
В горнице мать и Зося гремели посудой, а Зося то и дело заходила в большую комнату, где беседовали мужчины, брала за ширмой то ручник, то скатерть. И всякий раз, когда она приходила, Андрей успевал бросить на нее незаметный мужской взгляд. А Зося вновь переменилась – была веселая, светлая, точно шепнула ей мать там, на той половине, какое-то особое приятное словцо. И Андрей уже поймал себя на том, что все время только и думает о Зосе и что она вправду очень красивая, а прическа ей тоже идет, очень красивая у нее и прическа, так что Зося напоминает студентку, горожанку, приехавшую домой на каникулы.
Кузьма Прохорович пригласил гостя к столу, а там уже все было готово – и выпивка, и закуска. За стол усаживались чинно, и Зося едва не прыснула со смеху, отец же, перехватив ее насмешливый взгляд, нахмурился.
Женщины почти не пили – лишь пригубили из маленьких чарочек красного вина. Им почему-то не сиделось за столом. Сначала мать вышла из-за стола, за нею – Зося. Зато хозяин с Андреем выпивали по-мужски: первую – за знакомство, вторую – чтобы шла-текла беседа, третью – за Андрееву мать, чтобы не хворала, чтобы дал ей бог здоровья… Хотя Кузьма Прохорович нисколько не опьянел от всех рюмок, все-таки он отодвинул последнюю: хватит, выпили, а теперь к делу.
– Ну, а к нам… по совести, зачем приехал? – спросил он прямо.
Андрей тоже не стыдился уже:
– Хочу посвататься к Зосе.
– Дело похвальное, – кивнул головой хозяин. – Только почему один приехал? Решил свататься – засылай сватов.
– Надо бы сначала с Зосей… А как она?
– Значит, проведать приехал? И это похвальное дело. Погляди, поговори, а я со своей стороны тоже скажу. Ты мне нравишься, не буду скрывать. И собою ты ничего, хотя и не мне с тобой миловаться, а то, что умеешь баранку крутить, тоже хорошо. Одним словом, ты нам подходишь. Но должен тебе сразу сказать – если что, то жить будешь в Рудне, вот в этой хате.
– Но у меня там, в Волоськовне, хворая мать…
– А у нас тут дочка. Одна она у нас тоже. И мы со старой не собираемся отсылать ее от себя. Пусть будет ее счастье на наших глазах. У нас всего хватает, слава богу. И колхоз крепкий, и деревня заметная. Я могу приданое показать хоть сейчас. Так что решай.
– А как Зося? Как она? – спросил Андрей.
– А Зося ни себе, ни нам не ворог. Она тоже знает, где ее счастье.
– Я с ней поговорю! – твердо сказал Андрей.
– Можешь говорить, но будет так, как я сказал. Ну что у вас там, в Волоськовне, хозяйство или что?
– Тогда, может, мать перевезти сюда и насовсем переехать?
– И это делать не советую.
«Почему он так?» – напрягшись, подумал Андрей. Хмель, круживший было ему голову, стал проходить, и хозяин, будто уловив это, опять взялся за бутылку.
– А-а, что тут долго говорить, – сказал Кузьма иным, чуть ли не плаксивым голосом. – Мы, старики, свое пожили, – при этом он имел в виду, конечно, не себя, а мать Андрея. – Теперь вам надо жить. А мы будем глядеть и не мешать вам. Живите и радуйтесь.
Андрей со злостью и тоской глянул на Кузьму Прохоровича и опустил голову.
VI
Ночью Андрея разбудили петухи. Он повернулся на бок и посмотрел на свои часы с фосфорными стрелками – была уже ночь, глубокая ночь. «Наверное, уже третьи», – подумал он про петухов.
Окна в комнате, где он спал, были раскрыты, и голоса петухов долетали сюда чуть ли не со всей деревни. Начинал, кажется, свой петух. Кричал, хлопал крыльями, а потом, точно спохватившись, кричали петухи в других дворах.
Когда-то Андрей умел подражать волоськовнинским петухам – подлаживался под их «ку-ка-реку», бил себя ладонями, как крыльями. Но поддавались обману только петухи дальних, концевых, дворов, потому что на расстоянии им было не разобрать, петух это или человек.
Теперь Андрей слушал петухов в Старой Рудне и почти со страхом думал о себе, о Зосе, о ее родных. Кажется, он все-таки рассорился с хозяином за вчерашним столом.
Поговорил он и с Зосей. Она стелила ему на кровати и немного задержалась в комнате – вот тогда-то он и заговорил с нею.
– Правильно он тебе сказал, – заступилась Зося за отца. – Думаешь, я не вышла бы до этого замуж? – с упреком спросила она и посмеялась пустым невеселым смехом.
Андрей окликнул ее, взял за руку. Зося подалась вперед, потом спохватилась, вырвала руку.
– Вот распишемся, тогда… – сказала она.
«Может, правду говорила про нее та смуглянка на пароходе?» – недобро подумал Андрей и, стыдясь своей мысли, весь вспыхнул, загорелся. А в ночной темноте, которая начинала к утру редеть, опять запели петухи. Уже третьи.
Вернасць праўдзе. Віртуальный музей народнага пісьменніка Беларусі Івана Чыгрынава
© Установа культуры “Магілёўская абласная бібліятэка імя У.і. Леніна”