КОЛЬКАСЦЬ АРТЫКУЛАЎ: 3

А. Аляксееў

МЫ З ІМІ ЎЖО СУСТРАКАЛІСЯ

Перагарнуўшы апошнюю старонку новай кнігі Івана Чыгрынава «По своим следам», ловіш сябе на думцы, што табе сумна развітвацца з яе героямі, якія ўвайшлі ў тваё жыцце як нешта светлае і дарагое. I пачуццё гэта, відаць, узмацняецца ад усведамлення таго, што з героямі апавяданняў I. Чыгрынава ты ўжо сустракаўся ў жыцці. Можа, у дзяцінстве, а можа, у пару ўзмужнення або ў больш сталыя гады.
Дваццаць апавяданняў складаюць зборнік. Дзясяткі чалавечых лёсаў праходзяць перад табой. Аўтар не шукае нечага незвычайнага ў жыцці, каб уразіць уяўленне чытача. Героі яго самыя зямныя: з іх справамі і клопатамі, душэўнымі ўзлётамі і недахопамі, моцнымі і слабымі бакамі характару. I ў гэтым таксама, напэўна, свая прывабнасць. Пісьменнік нібы заяўляе: чалавеку нішто чалавечае не чужое. Галоўнае – быць сардэчна шчодрым і ўважлівым адзін да аднаго. Галоўнае – не паўтараць памылак і дурнога, што ў нас яшчэ ёсць.
Менавіта так хочацца разумець, на мой погляд, адно з лепшых апавяданняў зборніка «Чудак с Гончарной улицы». Сюжет яго, як, дарэчы, і іншых апавяданняў, немудрагелісты. Праз тры гады пасля вайны ў невялікім гарадку ў адзінокай старой Дакуліхі пасяліўся такі ж адзінокі мужчына Дзямідзёнак. Аўтар сустрэў яго, калі на Ганчарнай вуліцы Дзямідзёнак ужо лічыўся старым жыхаром. Здзівілі адносіны да яго дарослых, але асабліва – дзятвы. У вачах людзей ён быў нібы блазнаваты. Канчаткова зацвердзілася, бадай, гэта думка, калі ён пачаў скупляць птушак, а затым за горадам выпускаць іх на волю. Птушак адлоўлівалі зноў. Уся пенсія беднага чалавека выдаткоўвалася на іх пакупку, але ён не мог адмовіцца ад сваёй страсці. У чым жа справа?
I вось аўтар даведаўся пра сумную гісторыю. Быў Дзямідзёнак лесніком. У вайну жыў з маленькай унучкай Алёнкай, якую пакінула на яго выхаванне дачка, сама падаўшыся на ўсход. Потым наляцелі гітлераўцы, узялі яго, а ўнучку пакінулі замкнёнай у хаце. Два тыдні катавалі, толькі ён не выдаў стаянкі партызан. «Когда же его, наконец, отпустили на свободу, он не нашел в своей холодной сторожке внучки. На полу лежала одна околевшая синица… Когда и как она залетела сюда – Демиденок не знал».
Пра гэта і расказаў аўтар хлапчукам. Яны перасталі даймаць старога, адлоўліваць птушак. Але той па-ранейшаму, пакуль не з’ехаў з тутэйшых мясцін, бегаў з клеткай у пошуках іх.
 «…Я решил залечить чужую рану. И так неумело взялся за это. Лучше уж совсем не браться. Ведь не каждая рана поддается лечению. Особенно, если она на душе…», – заключае Іван Чыгрынаў апавяданне. I ў ім не толькі чуецца заклік: «Асцярожна – чалавек! Будзьце ўважлівыя!» Праяўляецца тут і іншая асаблівасць пісьменніка: бачыць, здавалася б, у прыватным, вельмі лакальным, – дзе не жывучыя раны вайны? – нешта большае, агульначалавечае, уменне непрыкметна пераходзіць да шырокага абагульнення. Ім, у гэтым выпадку, з’яўляецца антываенная накіраванасць апавядання.
Так, «не каждая рана поддается лечению». Словы гэтыя, як попел Клааса, пякуць нашы сэрцы. Баляць раны, нагадваюць пра мінулае. I пакуль яны баляць – людзі не забудуцца пра мінулае. Вось памяць сэрца прыводзіць былога разведчыка Вацуру на месцы, дзе «в землянках, сырых и душных, то в шалашах, дымных и холодных», размяшчаўся яго партызанскі атрад, дзе загінула жонка – «черноглазая, смуглая Настя». Праз героя апавядання «По своим следам» Вацуру, яго ўспаміны мы даведваемся пра гісторыю чалавечага кахання і барацьбу. Нягледзячы на мінорны лад апавядання, яго смутак, светлым промнем б’ецца думка: якое цудоўнае жыццё, мірнае, сённяшняе, за якое не дарма так дорага заплачана…
Часам чуваць скептычныя галасы ў адрас тых аўтараў, якія пішуць, скажам, пра вайну, самі не нюхаўшы пораху. Івану Чыгрынаву таксама – па ўзросту – не давялося трымаць вінтоўку ў руках. Але ён піша пра вайну. Па-свойму. Пра страты і цяжкасці, пра горкія яе вынікі. Піша пра тое, што добра ведае, сам перажыў і адчуў. Гаворку пра мінулае ён вядзе з пазіцый сённяшняга дня, які ў яго вельмі арганічна і натуральна «ўваходзіць» у тканіну апавядання.
Як вядома, вайна маральна ачышчала, узнімала чалавека. Сухі педант, эгаіст станавіўся душэўна мяккі і чулы. Але здаралася і наадварот – у сям’і не без вырадка. «Пераможцу не судзяць. Я заслужыў права пажыць так, як хачу», – вось прыкладная філасофія былога франтавіка, дэмабілізаванага афіцэра Антона Ягоравіча Шасцярнёва («На пыльной дороге»). Ён шукае «теплое, руководящее» месцейка, па-здрадніцку кідае сям’ю, спакусіўшыся ў поездзе выпадковай спадарожніцай. Але яго славалюбівым імкненням не суджана спраўдзіцца. Шасцярнёў «постепенно «замерз» на одном месте». Няцяжка здагадацца, што няма ў яго і сямейнага шчасця. Апавяданне напісана томка і пранікнёна, прымушае пра многае падумаць.
Па агульным настроі і тэме блізкае да яго таксама апавяданне «Рассказ без конца». Галоўны герой яго, Чыкілёнак, таксама пакідае, прычым даволі подла, сям’ю. Аднак у адрозненне ад Шасцярнёва, паспявае па службе, добра жыве з другой жонкай. Але і ў Чыкілёнка, відаць, шчасце прывіднае. Нездарма ён прыязджае ў родную вёску…
У абодвух апавяданнях востра ставіцца праблема маральнай адказнасці чалавека перад самім сабой і іншымі людзьмі. Некалі А.М. Горкі пісаў, што «больш за ўсё і часцей за ўсё ў чалавеку змагаюцца два ўзаемавыключаючых адно другое імкненні: імкненне быць лепш і імкненне лепш жыць». Цікавае ў гэтых адносінах апавяданне «Плывун». Прайшоўшы скрозь цяжкія выпрабаванні, зазнаўшы несправядлівасць, герой яго Іван Галкоўскі застаецца чалавекам з вялікай літары. У процілегласць Шасцярнёву і Чыкілёнку ў ім рухаючай сілай, што вызначае жыццёвае крэда, з’яўляецца імкненне «быць лепш».
Многае можна сказаць і пра астатнія апавяданні зборніка, якія, дзякуючы своеасаблівасці аўтарскага бачання жыцця, светаадчуванню, чытаюцца на «адным дыханні», маюць вялікае выхаваўчае значэнне. Можна папракнуць пісьменніка за пачатковую расцягненасць у цэлым добрага апавядання «Счастливое место», за падыход да вечнай тэмы кахання і шчасця ў апавяданнях «Встреча на перроне» і «Солнце на косах». У прыватнасці, апошняе з іх засмучае сваёй надуманасцю.
У крытыцы іншы раз праходзіць думка аб тым, што добрае апавяданне бывае цяжэй напісаць, чым, скажам, літаратурны твор больш буйных форм. У гэтым, напэўна, ёсць свая праўда, бо патрабаванні жанру абмяжоўваюць у «прасторы і часе». Таму тут патрэбны асобая дакладнасць слова, уменне знаходзіць мастацкія дэталі, лаканізм у партрэтных характарыстыках, стварэнні вобразаў.
Гэтымі якасцямі добра валодае Іван Чыгрынаў. Успомнім хаця б акалелую сініцу ў старожцы Дземідзенкі («Чудак с Гончарной улицы»). Бо калі б не гэта дэталь, дык не было б, бадай, апавядання. Пералік прыкладаў можна працягнуць. Іх больш чым дастаткова ў кожным апавяданні. Тонка адчувае, умее перадаць празаік родную прыроду – яна, як правіла, служыць больш поўнаму раскрыццю характараў…
Такім чынам, перагорнута апошняя старонка кнігі «По своим следам», а рука міжволі цягнецца да першай…

А. Браиловский

ДВАДЦАТЬ СУДЕБ

И. Чигринов. По своим следам. «Советский писатель». Москва, 1968

Двадцать рассказов сборника – двадцать людских судеб, выхваченных из реальности наших «вчера» и «сегодня». И пусть, переселяя их на страницы книги, авторская мысль не все равноценно и полно высветила, пусть кое в чем есть досадные утраты и просчеты. Все равно, ведя «По своим следам» читателя, автор нигде не оставит его равнодушным к негромким, безыскусным, внешне приземленным повествованиям: они корнями своими уходят в ту острую, подчас горькую правду жизни, о, которой в критике столько говорено-переговорено; во многих из них единичный эпизод, ограненный мыслью художника, возвышается до типического обобщения, когда за одной судьбой видятся сотни, тысячи ей подобных…
«Шел человек на войну…» Должен идти завтра. А сейчас он последние часы в родной хате. О том и рассказ. Тихо, спокойно герой говорит – размышляет о том, что нужно было сделать, да вот не успел. И без всякого понуждения, естественно и логично читательская мысль забегает вперед: пройдет Игнат сквозь войну незаметным и нужным; и свою фронтовую долю он примет как необходимость до конца делать тяжкую, черную работу, которую за него никому выполнить невозможно; и невдомек ему будет, что называется та работа – подвиг…
А пока неторопко и вроде спокойно текут последние мирные часы Игната. И внутренне напряженный драматизм ситуации вдруг становится почти физически ощутимым, как тревожные, частые удары сердца под рукой.
«Пап, хорошо, что и ты идешь на войну! У Витьки… отец на войне, у Мишки – на войне. Они дразнят меня… теперь я им покажу…»
Прием контраста – самый сильный из литературных приемов. И здесь он очень на месте.
Рассказ «Шел человек на войну», на мой взгляд, лучший в сборнике. По глубине мысли и художественной завершенности лишь немногим уступают ему «Чудак с Гончарной улицы», «Обед длиной в сто километров», «Сквозь годы», «Устинья».
Милый Дон-Кихот – «Чудак с Гончарной улицы». Он скупал у ребятишек пойманных птиц и выпускал их на свободу. Прознав об этой его «блажи», кое-кто решил на ней заработать. А потом рассказчик объяснил незадачливым птицеловам-коммерсантам, что они попросту измываются над человеком, пережившим в войну большое горе. И все кончилось: не стало птиц в клетках. Но «чудака» это не обрадовало. Не поверил он, что люди стали к птицам добрее. Верно, просто затаились от него. И ушел Демиденок. Куда? Видимо, туда, где можно будет продолжать свою нескончаемую войну за птичью свободу. Смешно?! Нет, грустно. И умно: пусть воюет человек за доброе, даже если пользы-то вроде бы лишь ему самому. Жаль только, что мотивом действий «чудака» оказывается чистейшей воды литературная сентиментальная придумка, где есть и внучка, бесследно исчезнувшая во время войны из запертой лесной сторожки, и околевшая синица…
Эхо войны, то близкое, то отдаленное, почти неумолчно звучит на страницах сборника. И это вполне понятно, если учесть, что И. Чигринов относится к тому поколению писателей, у которых в детстве не было детства, потому что была война. Не сомневаюсь: лично пережитое легло в основу рассказа «Обед длиною в сто километров».
Отошли «золотые деньки», когда неподалеку от села проходила передовая и можно было кормиться у солдатской кухни. Фронт отодвинулся далеко на запад, и теперь деревенским мальчишкам приходится туго. Прослышав про детдом, они решают добраться туда (за сто километров!), чтобы там, выдав себя за сирот, хоть разок наесться досыта. Рассказ написан скупыми, но емкими фразами, без слезы в голосе. Есть в нем жуткий по своей беспощадной обнаженности эпизод: по дороге в детдом голодные ребятишки нападают на пленного немца, собиравшего себе милостыню, и отнимают у него торбу с едой.
Верность авторской интонации и небоязнь сказать правду делают знакомым и волнующим для читателя любого поколения то страшное минулое. «Обед длиной в сто километров» – рассказ-напоминание. А напоминание – всегда предупреждение: это не должно повториться!
«Ты знаешь, что такое партизан сорок первого года? Это не то, что партизан сорок третьего года. Нет, совсем не то», – говорит лесник Довгалев из рассказа «Сквозь годы». Через локальный эпизод из времен партизанской борьбы И. Чигринов делится с читателем своими раздумьями о времени и людях. И пусть рассказ небольшой, но он точно говорит об очень важном: люди, которые взялись за оружие сразу же после прихода оккупантов, заслуживают, чтобы и сегодня перед ними снимал шапку каждый.
А те, кто помогал партизанам сорок первого года! У кого они находили приют и убежище от врага!
«Меня и так, говорят, расстреляют. И детей. Мой ведь в сельсовете до войны работал. Да вы не беспокойтесь. Не вы у меня первые…»
Гостеприимство и радушие под постоянной угрозой смерти.
Да, тихие слова скорее заставят задуматься, чем громкие.
Наконец об «Устинье». Для писателей, которым не чужд лиризм (а к ним, бесспорно, относится и И. Чигринов), тема эта давно уже стала традиционной. Рано или поздно они создают что-то грустное о старенькой матери, живущей одиноко, дни и ночи все думающей о своих детях, разлетевшихся по белу свету.
Нет, не для того, чтобы повздыхать об этом, писал И. Чигринов свой рассказ. Задача стояла сложнее: разобраться в психологии и своеобразии характера матери. Произведение состоит всего лишь из нескольких штрихов, а характер есть яркий, запоминающийся, есть серьезный разговор о судьбе человека.
Материнское сердце – вещун. Устинья не очень-то верит в искренность сыновних чувств всех своих питомцев и тянется только к одному, младшему. С подозрительностью принимает женщина заботу директора совхоза (с чего, мол, он так ко мне?). Она готова безвозмездно приглядеть за соседским мальцем, но в то же время прижимиста. Она живая, во плоти и крови. И неотделима от своей хаты, за стенами которой тревожно гудят к непогоде провода, от каждодневных забот о скотине, от потребности говорить корове «нерастраченные ласковые слова», потому что сказать их больше некому…
Устинья типична, и в этом главное достоинство рассказа. Щемяще драматична его концовка. Устинья ударила поленом собаку, пытавшуюся сожрать корм, предназначенный для кабана. Ударила и увидела, что это щенная сука. Старуха долго смотрит ей вслед и жалеет: «Если б знать, что щенная, то уж как-нибудь по-другому прогнала бы от ушата».
Мне хотелось бы разговор о книге И. Чигринова от начала до конца провести в одном – светлом, что ли – ключе. Но, к сожалению, приходится несколько изменить тон рецензии: далеко не во всех рассказах писателю удалось использовать правду факта, и исходным «строительным» материалом для некоторых вещей послужили отнюдь не жизненные наблюдения.
И. Чигринов любит и, кажется, знает деревню. Но при этом он часто проявляет какую-то странную предубежденность к тем, кто переселился из деревни в город. И если в рассказе появляется такой персонаж, то он почти всегда наделен отрицательными чертами. Таковы Антон Егорович («На пыльной дороге»), Чикиленок («Рассказ без конца»), невестка («В город»), Микола («Улетают ли ласточки в дальние края»). Ну зачем такие (возможно, случайные?) обобщения! Процесс миграции сельского населения в город, в общем-то, дело естественное. Это было, есть, будет (вопрос только в причинах и масштабах). А жизнь порою преподносит нам удивительные парадоксы: один – многие годы за тысячи километров от своей деревни, но он прочно связан с односельчанами духовными нитями и всегда для них свой; другой – безвыездно в этой деревне, а для земляков чужой. Вот о чем мне хотелось бы когда-нибудь прочитать у И. Чигринова.
Кто – как, а я люблю, когда в финале рассказа многоточие. Когда мне автор дает возможность поразмыслить над прочитанным и сделать вроде бы самостоятельный (а на самом деле, конечно же, тактично подсказанный литератором) вывод. Но в некоторых рассказах И. Чигринова с многоточием явный «перебор». И создается впечатление, что автор, замахнулся на что-то значительное, а потом пошли одна за другой недоговоренности, и выудить из рассказа суть, понять, во имя чего он написан, трудновато. А тут еще стремление излагать ход событий, что, с точки зрения художественной убедительности, вовсе не равноценно показу, действию.
Вот, например, «Солнце на косах». Приехал больной человек в родное село, вспомнил детство, полюбовался пейзажами, встретил свою бывшую любовь. Но человека постоянно тяготит предчувствие смерти, которая его в конце концов и настигает. Все очень печально. Но – зачем?..
Или «Встреча на перроне». Наверное, что-то немаловажное собирался сказать читателю автор. Но это «что-то» осталось за пределами грустной лирической зарисовки (всего лишь), в которой участвуют «он», «она» и ее хамоватый муж-офицер.
В рассказе «Плывун» «наклевывался» острейший психологический конфликт: Янка и – его мнимый предатель Адам. Но развитию действия сначала помешало длинное отступление в биографию Янки. Затем вмешательство доброго следователя свело на нет всю остроту. И опять – изложение событий, вместо их показа.
Ох, уж это изложение! Оно основательно подпортило очень интересно задуманный образ Хрупака («Дичка»), последнего единоличника в районе, личности анахроничной. Каков Хрупак сегодня, мы узнаем довольно точно: он действует, говорит сам. Но – почему он стал таким? Об этом очень сухое, беглое изложение. И в итоге образ неполноценен: литературное доказательство до конца не состоялось.
В заключение – несколько слов о языке рассказов. Правда, мы имеем дело с переводом. Но поскольку перевод авторизованный, можно некоторые претензии предъявить и автору.
И. Чигринов может писать сочно и емко. Достаточно прочитать только три рассказа из двадцати («Шел человек на войну», «Одна ночь», «Устинья»), чтобы в этом убедиться. И, тем обиднее находить у этого писателя языковые и стилистические «колдобины», причиной появления которых могло быть только одно – небрежность.
«Было ей, очевидно, лет немногим более сорока – невысокая, стройная, волосы заплетены в косу и уложены красивым узлом на затылке; глаза живые, быстрые». Попробуйте с помощью такого бесцветного, расплывчатого описания нарисовать себе портрет героини рассказа «Живет в крайней хате вдова»!
«Его густые русые волосы были светлее загорелого лица». А как же иначе?
«На толщенной березе…»
«Окинула его с ног до головы…» Чем? Глагол ведь переходный.
Ну и так далее. Подобных «колдобин» можно найти в сборнике достаточно. Но я этим заниматься не стану, а несколько примеров привел лишь для того, чтобы сказать прямо: И. Чигринов так писать не имеет права.
Не имеет права, потому что как бы там ни было книга «По своим следам» говорит о талантливости ее автора.
А с таланта спрос серьезный.

Б. Зубавин

ДОБРОЕ ЗНАКОМСТВО

Иван Чигринов. «По своим следам». Рассказы. Авторизованный перевод с белорусского. Издательство «Советский писатель». М. 1968.

С молодым белорусским писателем Иваном Чигриновым я познакомился, прочитав сборник его рассказов «По своим следам», – первую книгу автора, вышедшую в переводе на русский язык. Должен сказать, что белорусский прозаик понравился мне, как говорят, с первого взгляда: интересный собеседник, умный, в меру скромный, ненавязчивый, в меру и даже, быть может, чересчур доверчивый и несколько по началу торопливый (видно, хочется поскорее ему поделиться своими впечатлениями, открытиями, наблюдениями и знакомствами). И читать его рассказы любопытно, ибо в рассказах – то тут, то там – прорывается, чтобы поговорить с вами по душам, человек добрый, влюбленный в свой край, в людей, живущих на белорусской земле, в их певучий, неторопливый говор. Этим я совсем не хочу сказать, что в сборнике только одни удачи. Но неудачных рассказов немного, и, если бы их вовсе не включать в книгу, было бы совсем хорошо. Я бы отнес к несчастливцам «На пыльной дороге», «Счастливое место», «Рассказ без конца» да – что же еще! – быть может, «Встречу на перроне». Как видите, немного на целых два десятка, если принять во внимание, что все остальные рассказы, прямо скажем, настоящие. А почему эта четверка показалась мне не очень удачной? В первом рассказе – «На пыльной дороге» – как-то не определено отношение автора к подлецу, который в трудные послевоенные годы обманул свою семью, оставил в нужде ребятишек, а сам потянулся к «легкой» жизни. Будто автор снисходителен к этому персонажу – я не хочу предположить, что доброжелателен! Подлость прощать нельзя. Остальные три рассказа сентиментальны, надуманны, что никак не вяжется с общим спокойно-мужественным и правдивым настроением книги.
Вторая половина сборника представляется мне более зрелой. Тут автор спокойнее, сдержаннее, точнее, язык его убедительнее, мелодичнее и красочнее. Однако в какой бы это части сборника ни было – в первой ли, во второй ли, – но всюду удачно написаны женские образы. Это Софья из рассказа «Живет в крайней хате вдова…», и Анюта из рассказа «Шел на войну человек…», и хозяйка хаты из рассказа «Третьи петухи». Столько доброго, задушевного, светлого поведал нам автор про этих простых, мужественных и мудрых белорусских женщин! И так он складно про них рассказал. Много там, на страницах сборника, живет любопытных, смышленых, трогательно-отчаянных мальчишек, много наберется доброго люда, принадлежащего и к старшему возрасту. Они не обижены авторским вниманием и доброй его любовью. Одним словом, хорошее получилось знакомство, я рад этому. Познакомьтесь и вы с молодым талантливым рассказчиком, дорогой читатель.
А теперь несколько слов к переводчикам. Зачем же вы, братцы, вроде бы ненароком, нет-нет да и подсунете «черт знает что такое», как говаривал гоголевский Иван Никифорович! Вот, например, экое подкинули в рассказе «Дичка»: «Залуцкий не был близко знаком с покойником и разговаривал с ним всего один раз, да, вероятно, и видел только тогда, когда разговаривал, однако много слышал о нем и также был поражен его смертью». Несчастный Залуцкий: едва успел потолковать с покойником, а тот опять преставился. Переводческих «забав» немало наберется на страницах сборника. Там и птицы, «встрепенув крыльями, порхали из клетки», там и «закусочная… с буфетом, где над выпуклым стеклом выставлены на блюдечках жареная салака и винегреты, с квадратным, чуть не на всю стену окном, откуда повара подают официанткам гуляши…» Неужто не чуете, что винегреты получились с квадратным окном! Ну, бог простит, ибо язык сборников тем не менее в основе своей мелодичен, напевен, чист и звучен. С чем поздравляю вас и автора, которому в следующий раз все-таки надо авторизовать переводы поосторожнее, с оглядкой.